«Минин и Пожарский» Михаил Скотти (1814-1861).
Время гнать нерусь из Кремля !
| |
Врата Рая и Врата Ада
Когда вы осознаны — вы в раю. Станьте бдительным, проснитесь, станьте осознанным! И это произойдет с вами.
Дзэн Мастер Хакуин — один из немногих цветущих.
Как-то раз к нему пришел воин, самурай, великий солдат, и спросил:
— Есть ли ад? Есть ли рай? Если есть рай и ад, то где же врата? Где я могу войти?
Этот человек был простым воином. Воины всегда просты, бесхитростны. Он знал только две вещи: жизнь и смерть.
У него не было никакой философии, он просто хотел знать, где ворота, чтобы избежать ада и попасть в рай. И Хакуин ответил так, чтобы воин смог понять.
— Кто ты? — спросил Хакуин.
— Я самурай, — ответил воин.
Это очень почетная вещь — быть самураем в Японии.
Это означает быть совершенным воином, который ни секунды не раздумывает оставить ли вам жизнь.
Он сказал:
"Я — самурай, лидер самураев. Сам император отдает дань уважения мне".
Хакуин рассмеялся и ответил:
— Это ты-то самурай? Ты выглядишь каким-то нищим оборванцем!
Самурайская гордость была задета. Он забыл, зачем пришел. Он мгновенно выхватил меч и собрался убить Хакуина.
Хакуин засмеялся и сказал:
— Это и есть Врата Ада. С мечом, в гневе, со своим эго — ты откроешь их.
Это воин мог понять. Самурай немедленно осознал. Он вложил меч в ножны ...
а Хакуин сказал:
— А здесь открываются Врата Рая.
РАЙ И АД СУЩЕСТВУЮТ В ТЕБЕ.
И ВОРОТА В ТЕБЕ.
Если ты не сознателен — это врата ада. Если ты бдителен и осознан — это врата рая.
Ум есть рай, ум есть ад, и ум — это средство стать другим. Но люди продолжают думать, что все где-то снаружи, вне них.
Рай и ад не в конце жизни, они здесь и сейчас. Дверь открыта всегда.
В любой миг ТЫ САМ ВЫБИРАЕШЬ между раем и адом.
«Изгнание польских интервентов из Московского Кремля» Эрнст Лисснер (1874-1941).
Эрнст-Николай-Иоганн Эрнестович Лисснер (1874—1941) — русский художник, владелец частной художественной студии в Москве. Автор серии картин, посвящённых русско-польским войнам и Семилетней войне. После октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны Эрнст Лисснер не прекращал работать, и продолжал активно участвовать в бурной общественно-художественной жизни первого десятилетия советской власти.
| |
Как написать китайское стихотворение
Известного японского поэта спросили, как написать китайское стихотворение.
- Обычно, китайское стихотворение состоит из четырех строк - объяснил он.
- Первая строка содержит начальную фазу, вторая - продолжение этой фазы, третья отворачивается от неё и начинает новую фазу, четвертая объединяет все три. Это иллюстрирует популярная японская песенка:
Две дочери торговца шёлком жили в Киото.
Старшей было 20, младшей 18.
Солдат может сразить мечом,
А эти девушки - своими глазами.
ГИЛБЕРТ КИЙТ ЧЕСТЕРТОН
(1874-1936) английский писатель.Родился 29 мая 1874 в Лондоне. Закончив в 1891 Сент-Полз-cкул, учился живописи в художественном училище Слейда при Университетском колледже. В 1890 выпустил первую книгу стихов Дикий рыцарь (The Wild Knight). В 1901 женился на Фрэнсис Блогг, тогда же приобрел скандальную славу ярого противника англо-бурской войны. Работы Честертона по большей части полемичны и неизменно выдерживают дидактическую направленность. Он принадлежал к Англиканской церкви, в 1922 перешел в католичество и посвятил себя пропаганде христианских ценностей. "Основную идею" своей жизни он определял как пробуждение способности изумляться, видеть мир словно в первый раз. В основе его художественной "аргументации" лежали эксцентрика, упор на необычное и фантастическое. Парадоксы Честертона являли собой поверку здравым смыслом расхожих мнений. Писатель необыкновенно злободневный, газетчик в лучшем смысле этого слова, он предстал глубоким и оригинальным мыслителем в историко-литературных и богословских работах. Подлинными шедеврами стали его литературоведческие работы Роберт Браунинг (Robert Browning, 1903), Чарлз Диккенс (Charles Dickens, 1906), Джордж Бернард Шоу (George Bernard Shaw, 1909), Роберт Луис Стивенсон (Robert Louis Stevenson, 1927) и Чосер (Chaucer, 1932). Теологи отдают должное его проницательности в портретах-житиях Св. Франциск Ассизский (St. Francis of Assisi, 1923) и Св. Фома Аквинский (St. Thomas Aquinas, 1933). Экскурсы Честертона в социологию, представленные в книгах Что стряслось с миром? (What's Wrong with the World, 1910) и Контуры здравого смысла (The Outline of Sanity, 1926), сделали его, наряду с Х.Беллоком, ведущим пропагандистом идеи экономической и политической децентрализации в духе фабианских принципов. Начиная с 1918 он издавал журнал "Джи-Кейз Уикли" ("G.K.'s Weekly"). Полемика пронизывает и художественную прозу Честертона, его работы Наполеон Ноттингхилльский (The Napoleon of Notting Hill, 1904) и Человек, который был Четвергом (The Man Who Was Thursday, 1908), по сути столь же серьезны, как и откровенно апологетические работы Ортодоксия (Ortodoxy, 1908) и Вот это (The Thing, 1929). Наиболее известны его детективные рассказы о патере Брауне, простом священнике, который творит чудеса в розыске преступников, читая в умах и душах окружающих. Честертон много путешествовал и выступал с лекциями в Европе, Америке и Палестине. Благодаря выступлениям на радио его голос стал известен еще более широкой аудитории, но сам он последние двадцать лет жизни провел главным образом в Биконсфилде (графство Бакингемшир), где и умер 14 июня 1936. |
|
Молчаливый народ
Гильберт К. Честертон
перевод В. Зуккау-Невского
Платите нам, избегайте нас. Но нельзя забывать никогда
Что мы - народ Англии, который молчал всегда
Много пузатых фермеров мрачнее нашего пьют
Много свободных французов над золотом слезы льют
И в целом мире наш народ мудрей и беспомощней всех
В наших желудках голод, а в наших глазах - смех
Вы смеетесь над нами за кружкой и жалеете нас иногда
Но все же, вы нас не знаете. Ибо мы молчали всегда
Французские завоеватели к нам приплыли в шуршаньи знамен
Мы ценили их доблесть и вежливость, но нам не произнесть их имен
Под Босвортом кровь струилась, и пощады не было им
Лишь голый Король остался над голым народом своим
А глаза Слуг Королевских жадно глядели кругом
И богатство Слуг Королевских росло и росло с каждым днем
Они жгли жилища монахов, забавных и кротких таких
И не стало постелей в аббатствах, и пищи не стало у них
В бесплатных Божьих харчевнях, где слабому был приют
Королевские Слуги сожрали все. Но мы смолчали и тут
Королевские Слуги стали грозней Короля самого
Он долго водил их за нос, но они провели его
На него наступали лорды, те, что грабили в монастырях
И люди новой религии, с Библиями в сапогах
Мы видели только их плечи, они угрожали ему
Но снизойти до народа не хотелось из них никому
Они Короля убили, горд и бледен он шел под топор
Кое-кто говорил о свободе, мы о пиве вели разговор
И первые войны за вольность над миром прошли, пробудив
Янки, французов, ирландцев, но до нас не дошел призыв
О власти народа, о мире они могли толковать
А Сквайры велели нам драться, и кончили нас презирать
Пусть навек мы останемся слабыми, презирать нас не смели тогда
Люди звали нас крепостными, но мужами считали всегда
В пене и пламени Трафальгара, на Альбуэрских полях
Мы бились как львы, умирая, чтоб навеки остаться в цепях
Мы валялись среди развалин, не страшились суровых лиц
Французов, которые знали, за что они дрались
А тот, кто хотел быть выше людей, был сломлен нами и пал
И наши права с ним погибли. Но никто ничего не сказал
Закончились наши походы. Не тревожил нас пушек гром
А Сквайру все не сиделось. Словно в безумьи больном
То к дрожащему Адвокату, то к Еврею бросался он
Как будто под Ватерлоо насмерть он был поражен
А может быть, тени монахов, чье добро во дворце у него
Пришли наспоследок испортить поледний кутеж его
И последние Сквайры отплыли на курортах свой век доживать
Новым людям земля досталась. Но досталась не нам опять
У новых господ унылых нам приходится жить
Господ без чести и доблести, не умеющих шпагу носить
Они на бумаге воюют. Мертв и ясен их чуждый взгляд
На нас и на труд наш глядят они, как люди на мух глядят
И их безразличная жалость тяжелее старых обид
Их двери заперты вечером. И песня там не звучит
Мы слышим: от нашего имени говорят о наших правах
Но так никто не говорит, как мы на площадях
Может быть, мы восстанем последними, как первым восстал француз
Наш гнев придет после гнева России, будет всех тяжелей его груз
А может быть, нам предназначено бездельем и пьянством своим
Выразить Божье презрение ко всяким властям земным
Ведь мы - народ Англии, который молчал всегда
Платите нам, избегайте нас. Но нельзя забывать никогда
Молчаливый народ
Гильберт К. Честертон
Отделывайтесь от нас кивком, грошом или взглядом косым,
Но помните: мы – английский народ, и мы покуда молчим.
Богаты фермеры за морем, да радость у них пресна,
Французы вольны и сыты, да пьют они не допьяна;
Но нет на свете народа мудрей и беспомощней нас –
Владельцев таких пустых животов, таких насмешливых глаз.
Вы нам объяснитесь в любви, слезу пустив без труда,
И все-таки вы не знаете нас. Ведь мы молчали всегда.
Пришли французские рыцари: знамен сплошная стена,
Красивые, дерзкие лица – мудреные имена...
Померкла под Босвортом их звезда: там кровь лилась ручем,-
И нищий народ остался с нищим своим королем.
А королевские слуги глядели хищно вокруг,
И с каждым днем тяжелели кошельки Королевских Слуг.
Они сжигали аббатства, прибежища вдов и калек,
И больше негде было найти бродяге хлеб и ночлег.
Пылали Божьи харчевни, нагих и сирых приют:
Слуги Короны слопали все. Но мы смолчали и тут.
И вот Королевские Слуги стали сильней Короля;
Он долго водил их за нос, прикидываясь и юля.
Но выждала время новая знать, монахов лишившая сила,
И те, кто Слово Господне за голенищем носил, -
Кольцо сомкнулось, и голоса слились в угрожающий гул;
Мы видели только спины: на нас никто не взглянул.
Король взошел на эшафот перед толпой зевак.
«Свобода!» - кто-то закричал и все пошли в кабак.
Война прошлась по миру словно гигантский плуг:
Ирландия, Франция, Новый Свет – все забурлило вдруг.
И странные речи о равенстве звучали опять и опять,
И сквайры заметили нас наконец и велели нам воевать.
В те времена никто не смел с презреньем на нас смотреть:
Холопы, подъяремный скот – мы доблестно шли на смерть.
В кипящем котле Трафальгара, на Альбуэрских полях
Мы кровь свою проливали за право остаться в цепях !
Мы падали, и стреляли, и видели перед собой
Французов, которые знали, за что они шли на бой;
И тот, кто был раньше непобедим, перед нами не смог устоять,
И наша свобода рухнула с ним. И мы смолчали опять.
Давно закончился славный поход, затих канонады гром;
А сквайры в себя прийти не могли: видать повредились умом.
К законнику стали бегать, цепляться за ростовщика, -
Должно быть при Ватерлоо их все же задело слегка.
А может, тени монахов являлись им в эти дни,
Когда монастырские кубки к губам подносили они.
Мы знали их время уходит, подобно иным временам;
И снова земля досталась другим – и снова, конечно, не нам.
Теперь у нас новые господа но холоден их очаг,
О чести и мести они не кричат и даже не носят шпаг.
Воюют лишь на бумаге, их взгляд отрешен и сух;
Наш стон и смех для этих людей – словно жужжанье мух.
Сносить их брезгливую жалость – трудней чем рабский труд.
Под вечер они запирают дома и песен не поют.
О новых законах, о правах толкуют нам опять,
Но все не попросту – не так, чтоб каждый мог понять.
Быть может, и мы восстанем, и гнев наш будет страшней,
Чем ярость мятежных французов и русских бунтарей;
А может, беспечностью и гурьбой нам выразить суждено
Презренье Божье к властям земным – и мы предпочтем вино ...
Отделывайтесь от нас кивком, грошом или возгласом косым,
Но помните: мы – английский народ, и мы слишком долго молчим !
«Верцингеторикс сдаётся Цезарю» Лионел Ноэль Ройэр. 1899 г.
Битва при Алезии — сражение между римской армией под командованием Гая Юлия Цезаря и галльской армией под командованием Верцингеторикса, произошедшее в сентябре 52 года до н. э. около галльского города-крепости Алезии. Битва завершилась разгромом галльских войск и взятием крепости. Сражение стало завершающим эпизодом восьмилетней Галльской войны.
| |
The Secret People
by G.K.Chesterton
Smile at us, pay us, pass us; but do not quite forget;
For we are the people of England, that never have spoken yet.
There is many a fat farmer that drinks less cheerfully,
There is many a free French peasant who is richer and sadder than we.
There are no folk in the whole world so helpless or so wise.
There is hunger in our bellies, there is laughter in our eyes;
You laugh at us and love us, both mugs and eyes are wet:
Only you do not know us. For we have not spoken yet.
The fine French kings came over in a flutter of flags and dames.
We liked their smiles and battles, but we never could say their names.
The blood ran red to Bosworth and the high French lords went down;
There was naught but a naked people under a naked crown.
And the eyes of the King's Servants turned terribly every way,
And the gold of the King's Servants rose higher every day.
They burnt the homes of the shaven men, that had been quaint and kind,
Till there was no bed in a monk's house, nor food that man could find.
The inns of God where no man paid, that were the wall of the weak.
The King's Servants ate them all. And still we did not speak.
And the face of the King's Servants grew greater than the King:
He tricked them, and they trapped him, and stood round him in a ring.
The new grave lords closed round him, that had eaten the abbey's fruits,
And the men of the new religion, with their bibles in their boots,
We saw their shoulders moving, to menace or discuss,
And some were pure and some were vile; but none took heed of us.
We saw the King as they killed him, and his face was proud and pale;
And a few men talked of freedom, while England talked of ale.
A war that we understood not came over the world and woke
Americans, Frenchmen, Irish; but we knew not the things they spoke.
They talked about rights and nature and peace and the people's reign:
And the squires, our masters, bade us fight; and scorned us never again.
Weak if we be for ever, could none condemn us then;
Men called us serfs and drudges; men knew that we were men.
In foam and flame at Trafalgar, on Albuera plains,
We did and died like lions, to keep ourselves in chains,
We lay in living ruins; firing and fearing not
The strange fierce face of the Frenchmen who knew for what they fought,
And the man who seemed to be more than a man we strained against and broke;
And we broke our own rights with him. And still we never spoke.
Our patch of glory ended; we never heard guns again.
But the squire seemed struck in the saddle; he was foolish, as if in pain,
He leaned on a staggering lawyer, he clutched a cringing Jew,
He was stricken; it may be, after all, he was stricken at Waterloo.
Or perhaps the shades of the shaven men, whose spoil is in his house,
Come back in shining shapes at last to spoil his last carouse:
We only know the last sad squires rode slowly towards the sea,
And a new people takes the land: and still it is not we.
They have given us into the hand of new unhappy lords,
Lords without anger or honour, who dare not carry their swords.
They fight by shuffling papers; they have bright dead alien eyes;
They look at our labour and laughter as a tired man looks at flies.
And the load of their loveless pity is worse than the ancient wrongs,
Their doors are shut in the evening; and they know no songs.
We hear men speaking for us of new laws strong and sweet,
Yet is there no man speaketh as we speak in the street.
It may be we shall rise the last as Frenchmen rose the first,
Our wrath come after Russia's wrath and our wrath be the worst.
It may be we are meant to mark with our riot and our rest
God's scorn for all men governing. It may be beer is best.
But we are the people of England; and we have not spoken yet.
Smile at us, pay us, pass us. But do not quite forget.
«Утро стрелецкой казни» Василий Суриков. 1881 г.
После вступления на престол малолетнего Петра и его брата Иоанна, их Сестра Софья захватила власть, и вынашивала планы по убийству царевичей. Недовольные ее притязаниями на управление государством подвергались пыткам и уничтожались. Брат Петра Иоанн фактически отказался от управления, а посему эти репресии Софьи следует называть «Петровской Большой чисткой» - поскольку номинально Петр управлял государством. Петр подавил мятеж, заточив сестру в монастырь и наказав ее «подельщиков».
Примечателен тот факт что когда Хрущев готовил свою антисоветскую бомбу для двадцатого съезда партии, то попросил Рокоссовского помочь ему в разоблачении «культа личности» Сталина, Хрущев полагал что Рокоссовский отсидевший по доносу своего начальства 2,5 года под следствием, и затем освобожденный весной 1940 с восстановлением в партиии и в должности, должен точно пособить ему в изобличении культа Сталина на эту просьбу генсека маршал Рокоссовский ответил Хрущёву:
- Для меня Иосиф Виссарионович - святой !
| |
Вопрос: Почему у вас в разделе фошицких танков присутствует эмблема преступной организации SS ?
Ответ: Череп без нижней челюсти - старинная эмблема германской кавалерии, которая плавно перекочевала в танковые войска, вообще то если вас заботит такая организация как SS и НКВД, я бы посоветовал вам сменить сайт, ибо с такими подходами вы точно не получите на моем сайте
эстетического удовлетворения !
МЫ ВМЕСТЕ С ВАМИ С 2008 ГОДА !
В стране, где есть порядок, будь смел в действиях, и в речах.
В стране, где нет порядка, будь смел в действиях,
но осмотрителен в речах.
Конфуций
| |
Burn Bitch Burn ... In Depths Of Hell ...
|
